Итак, каково же, собственно, конкретно-политическое содержание понятий «правого» и «левого»? Но прежде чем ответить на этот во­прос, еще одно замечание общесоциологического порядка. Если мы от­влечемся на мгновение от этих понятий или этикеток и непредвзятым взором попытаемся обозреть все возможное многообразие политичес­ких мировоззрений, то чисто логически заранее очевидно, что оно не может быть исчерпано делением его на два противоположных типа. Политическое мировоззрение есть комплекс или система, слагающаяся из совокупности ответов на ряд существенных вопросов общественной  жизни. Каждый вопрос допускает разные решения; ясно, как неисчер­паемо велико возможное многообразие политических мировоззрений. Конечно, всякое многообразие допускает классификацию по основным высшим родам, в том числе иногда и дихотомическое деление. Но для этого деление должно быть произведено по единому и притом су­щественному признаку, т.е. такому, видоизменение которого определит различие хотя бы основных и важнейших из осталь­ных признаков. Удовлетворяет ли деление на «правое» и «левое» указанному требованию единства и существенности признака деления? Бесспорно, что долгое время оно практически ему удов­летворяло — иначе оно не могло бы достигнуть такого широко­го распространения и всеобщего признания.

Однако для судьбы этих понятий в наше время существенно, что интуитивно-психологическое единство обоих мировоззрений не опреде­лялось логически-необходимой связью идей в них. Дело в том, что оба этих соотносительных понятия лишены внутреннего един­ства и не могут быть определены на основе какой-либо од ной, цент­ральной для каждого из них и объединяющей его идеи. Наоборот, вду­мываясь в них, мы заключаем, что в них по историческим, с точки зре­ния существа дела случайным, условиям скрестились три ряда духов­ных и политических мотивов, по существу совершенно разнородных. Прежде всего —чисто философское различие между традиционализмом и рационализмом, между стремлением жить по историческим и религиозным преданиям, по логически не проверяе­мой традиционной вере (по вере и обычаям отцов) и стремлением по­строить общественный порядок чисто рационально, умышленно планомерно; во-вторых, чисто политическое различие между требова­нием государственной опеки над общественной жизнью и утверждени­ем начала личной свободы и общественного самоопределения (в этом смысле «правый» значит государственник, этатист, сторонник сильной

власти, в противоположность «левому» — либералу); и, наконец, чисто социальный признак — позиция, занимаемая в борьбе между высшими, привилегированными, богатыми классами, стремя­щимися сохранить или утвердить свое господство в государстве и об­ществе и низшими классами, стремящимися освободиться от подчинен­ности и занять равное или даже господствующее положение в обществе и государстве. В этом смысле «правый» значит сторонник аристокра­тии или буржуазии, «левый» — демократ или социалист.

Некоторая связь, по существу, между этими тремя парами тен­денций, соединяющая первые члены их в понятие «правого», а послед­ние — в понятие «левого», бесспорно есть. Так, рационализм, высту­пая против традиционной веры, требует свободы «критической» мысли, и в этом смысле первый признак связан со вторым, и точно так же свобода, в качестве общественного самоопределения, требует все­общности и в этом смысле равенства в свободе (формального равно­правия всех людей, в том числе и членов низших классов) и этим соеди­няется с третьим признаком. Этими двумя связями определено единст­во либерально-демократического или радикально-демократического миросозерцания, а тем самым, отрицательно, и единство его антипо­да — консервативно-аристократического умонастроения. Однако связи эти очень относительны и столь же легко — чисто логически и потому и практически — могут уступать место и отталкиваниям, и вза­имной борьбе. Так, чистый рационализм, требуя свободы отвлеченной, «критической» мысли и основанного на ней общественного действия, с другой стороны, в своей враждебности к вере и традиции, может и должен стремиться к стеснению свободы религиозной веры и к подав­лению свободного пользования традиционным порядком, обычаями, нравами (якобинство, «комбизм», коммунистическое преследование веры и традиций). Более того — и это здесь самое существенное: ра­ционализм, требуя свободы для себя, в своей идее устройства жизни на основании рационального порядка имеет сильнейшую имманентную тенденцию к началу государственного регулирования, к подавлению той иррациональности и сверхрациональности, которая образует самое существо свободы личности (просвещенный абсолютизм, якобинство, коммунизм в его теории и практике; ср. программу Шигалева в «Бесах»: «начав с провозглашения свободы, утвердим всеобщее раб­ство»). Еще более очевидна слабость связи между вторым и третьим признаком. Лишь в процессе борьбы низшие классы требуют для себя свободы, и идея свободы легко связывается с идеей равенства. По существу,