10) поскольку импульс пассионарности имеет чисто энергети­ческий характер, направленность расходования этой энергии зави­сит от выбора доминанты — определенной идеи, чаще всего рели­гиозной, которая составляет мироощущение и жизненную программу ее носителей; все мироощущения делятся на жизнеутверждающие (теистические и оптимистичные) и жизнеотрицающие (атеистичес­кие и пессимистичные); при этом только первый тип мироощуще­ний может стать основой нормальной жизни этноса, тогда как жизнеотрицающее мироощущение порождает антисистемы, общности людей, для которых ложь является принципом действия и усилия которых направлены на разрушение биосферы в любых ее проявле­ниях.

Между тем гумилевская теория в своем становлении и развитии столкнулась с рядом препятствий вненаучного характера, что не позволяет принимать ее без критики.

В философии истории, созданной Гумилевым, можно выделить целый ряд сильных и слабых сторон. Начнем с сильных. Теория по­строена профессиональным историком с учетом огромного истори­ческого и историографического материала, что практически исклю­чило использование в обобщениях недостоверных сведений и не­проверенных фактов. Теория позволяет объяснить чрезвычайно многие «темные места» истории и исторической науки, причем она приме­нима не только к любому хронологическому или географическому отрезку мировой истории, но и к любому «жанру» истории — исто­рии культуры, политической истории, истории климата, этничес­кой истории и т.п. Теория представляет собой достаточно удачный, что само по себе редкость, синтез различных наук — географии (включая геофизику и климатологию), экологии, психологии, со­циологии, истории (включая археологию и источниковедение).

Теперь слабые стороны. Теория не нашла своего систематическо­го изложения: отсутствуют строго разработанные дефиниции, нет четкого свода основоположений; она раскрывается либо сумбурно, либо через применение к огромному фактическому материалу, при­чем в последнем случае иногда весьма противоречиво и идеологизированно (в частности, автор оставляет возможность упрека в анти­семитизме, что, видимо, является одной из причин игнорирования его теории многими группами мировой научной общественности). Аргументация в ряде случаев представляется запутанной или слу­чайной; например, главная причина этногенеза усматривается в мутациях, вызванных космическим облучением биосферы, а в под­тверждение этого приводится наблюдение, согласно которому ряд вспышек этногенеза произошел примерно в одно и то же время и при этом территориально слагается в одну примерно прямую линию. Между тем сам Гумилев отмечает, что между отмеченными им точ­ками в монотонных ландшафтах, населенных инертными этносами, облучение не привело к этногенным результатам. Эти результаты сказались только на стыках ландшафтов, а сами линии (которые, заметим, можно проводить по историческим картам с достаточной произвольностью) более напоминают геодезические. Стыки ланд­шафтов при этом чаще всего примерно совпадают с границами между этносами (ибо каждый этнос приспосабливается к определенному ландшафту или группе ландшафтов). Сам же Гумилев отмечает, что именно контакты разных этносов, и особенно суперэтносов, благо­даря различию стереотипов поведения и перепадам уровней пасси­онарности, рождают новые идеи, новые стереотипы поведения и новые этносы. Здесь становится неясным, зачем вводить дополни­тельную причину этногенеза в виде космического излучения. Ка­жется, что в этом сказывается только дань наследуемым концепци­ям — геополитике Савицкого и учению об энергии живого вещества Вернадского. Гипотеза о космическом воздействии на историю че­ловечества, разработанная русскими космистами Вернадским, Ци­олковским и Чижевским, конечно, очень красива, логична и не может быть исключена, однако, перефразируя Лапласа, следует от­метить, что вполне можно обойтись и без этой гипотезы. Гумилев очень часто и почти навязчиво использует выражения «причинно-следственные связи» и «причинно-следственные цепочки». Для него совершенно ясно и не вызывает никаких сомнений, что все должно иметь свои причины, причем причины естественные, природные, и одна и та же причина при одних и тех же условиях порождает одни и те же следствия (крайне важно отметить, что представление об иерархии сущего является для Гумилева столь же непреложной ис­тиной, хотя она еще не вполне доказана наукой). Он с плохо скры­ваемым презрением отвергает философию в пользу «ясных и точ­ных» естественных наук. Но в этих науках нет достаточного критицизма, чтобы осмыслить само представление о причине и проис­хождение этого представления.