О ПРОИСХОЖДЕНИИ И НАЗНАЧЕНИИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ВЛАСТИ.
Некоторые авторы настолько смешали [понятия] "общество" и "правительство", что между ними не осталось никакого или почти никакого различия; между тем, это вещи не только разные, но и разного происхождения. Общество создается нашими потребностями, а правительство - нашими пороками; первое способствует нашему счастью положительно, объединяя наши благие порывы, второе же - отрицательно, обуздывая наши пороки; одно поощряет сближение, другое порождает рознь. Первое - это защитник, второе - каратель.
Общество в любом своем состоянии есть благо, правительство же и самое лучшее есть лишь необходимое зло, а в худшем случае - зло нестерпимое; ибо, когда мы страдаем или сносим от правительства те же невзгоды, какие можно было бы ожидать в стране без правительства, несчастья наши усугубляются сознанием того, что причины наших страданий созданы нами. Правительство, подобно одеждам, означает утраченное целомудрие: царские дворцы воздвигнуты на развалинах райских беседок. Ведь если бы веления совести были ясны, определенны и беспрекословно исполнялись, то человек не нуждался бы ни в каком ином законодателе; но раз это не так, человек вынужден отказаться от части своей собственности, чтобы обеспечить средства защиты остального, и сделать это он вынужден из того же благоразумия, которое во всех других случаях подсказывает ему выбирать из двух зол наименьшее. И так как безопасность является подлинным назначением и целью правительственной власти, то отсюда неопровержимо следует, что, какой бы ни была его форма, предпочтительнее всех та, которая всего вернее обеспечит нам эту безопасность, с наименьшими затратами и с наибольшей пользой. [...]
[...] Люди будут взаимно и естественно поддерживать друг друга; и от этого (а не от бессмысленного имени короля) зависит сила государственного управления и счастье управляемых.
Таким-то образом возникает и вырастает правительство, то есть установление, вызванное к жизни неспособностью добродетели управлять миром. В этом и состоит назначение и цель правительства, то есть свобода и безопасность. И какое бы зрелище ни ослепляло наше зрение, какие бы звуки ни обманывали наш слух и как бы предрассудок ни совращал нашу волю, а своекорыстие ни затуманивало сознание, - простой голос природы и разума подскажет нам - да, это верно.
Мои идеи о форме правления основаны на законе природы, который никакая изощренность не способна поколебать, а именно - чем проще вещь, тем труднее ее испортить и тем легче ее исправить [...]
Абсолютные монархии (хотя они и являются позором для человеческой природы) имеют то преимущество, что они просты. Если люди страдают, они знают, кто источник их страданий, знают и лекарство и не теряются в разнообразии причин и целебных средств. Но конституция Англии настолько сложна, что нация может страдать годами, не будучи в состоянии раскрыть источник своих бед. Одни найдут его в одном, другие - в другом, и каждый политический лекарь будет советовать иное снадобье.
Я знаю, как трудно преодолеть местные или старинные предрассудки; и тем не менее, если мы решимся исследовать составные части английской конституции, то найдем, что они являются прочными остатками двух древних тираний, к которым примешаны кое-какие новые республиканские элементы.
Во-первых, - остатки монархической тирании в лице короля.
Во-вторых, - остатки аристократической тирании в лице пэров.
В-третьих, - новые республиканские элементы в лице членов Палаты общин, от доблести которых зависит свобода Англии. [...]
Некоторые авторы объясняют английскую конституцию следующим образом: король, говорят они, это одно, народ - другое; пэры - это палата для блага короля. Палата общин - для блага народа. Но все это напоминает дом, расколотый семейной ссорой. И хотя слова благозвучны, однако на поверку они оказываются пустыми и двусмысленными; так всегда и будет, что даже прекраснейшее словосочетание, примененное к описанию того, что или вообще не может существовать, или столь непонятно, что не поддается описанию, окажется лишь звучным пустословием; оно может усладить слух, но не может просветить дух, ибо это объяснение оставляет без ответа предыдущий вопрос, т. е. - как же король достиг власти, которой люди боятся доверять и которую они постоянно должны сдерживать? Такая власть не могла быть даром мудрого народа, не может власть, нуждающаяся в узде, исходить и от Бога; и, однако же. Конституция предполагает существование такой власти.
Но то, что предусмотрено [Конституцией], не соответствует задаче; средства не служат и не могут служить достижению цели [...]
Поэтому, отложив в сторону национальную гордость и пристрастие к формам и традициям, надо прямо сказать правду, - только благодаря конституции самого народа, но не конституции правительства королевская власть в Англии не так деспотична, как в Турции. [...]
ПРАВА ЧЕЛОВЕКА
Поскольку мистер Берк время от времени направляет яд, извлеченный им из его чудовищных принципов (если не будет профанацией назвать это принципами), не только против английской нации, но против Французской революции и Национального собрания и оскорбляет это высокое, просвещенное и просвещающее учреждение, называя его собранием узурпаторов, я в свою очередь sans ceremonie [без церемоний] противопоставлю его системе иную систему принципов.
Английский парламент 1688 г. сделал то, что он и его избиратели имели право сделать и что казалось им правильным; но, сверх этого права, принадлежавшего парламентариям по полномочию, он выдвинул другое право, которое присвоил себе сам,-право налагать на потомство обязательства и сохранять над ним власть до скончания времен.
Таким образом, вопрос имеет две стороны: во-первых, право, принадлежащее парламенту по положению, и, во-вторых, право, которое он сам себе присвоил. Первое право не вызывает возражений. Что же касается второго, то вот мой ответ.
Никогда ни в какой стране не было и не может быть такого парламента, или такой организации людей, или такого поколения людей, которые имели бы право или власть налагать на потомство обязательства и сохранять над ним свою власть "до скончания времен", или предписывать на все времена, каким образом должен управляться мир, или решать, кто должен управлять им; поэтому все подобного рода статьи, акты и декларации, посредством которых их авторы надеются достичь того, на что они не имеют ни права, ни власти, того, что они даже бессильны осуществить, - все эти документы не имеют законной силы. Каждая эпоха и каждое поколение должны иметь такое же право решать свою судьбу во всех случаях, как и предшествовавшие эпохи и поколения. Тщеславное притязание на то, чтобы управлять и за гробом, - самая смешная и дерзкая из всех форм тирании. Человек не имеет права собственности на другого человека; подобным образом ни одно поколение не имеет права собственности на последующие поколения. Парламент и народ в 1688 г. или в какой бы то ни было другой период времени также не имели прав распоряжаться нашими современниками, обязывать или ограничивать их в какой бы то ни было форме, как парламент и народ в наши дни не имеют права распоряжаться теми, кто будет жить через сто и тысячу лет, не имеют права обязывать или ограничивать их в чем бы то ни было. Каждое поколение полномочно и должно быть полномочным в решении всех вопросов, касающихся его самого. Всегда следует заботиться о живых, а не о мертвых. Когда человек умирает, его власть и его желания умирают вместе с ним; он уже не участвует в делах этого мира и потому не имеет власти предписывать, кто должен им управлять, как должно быть организовано управление и как оно будет осуществляться.
Я не выступаю ни за, ни против той или иной формы правления той или иной партии - ни в нашей, ни в какой бы то ни было другой стране. Если вся нация решает что-либо сделать, она имеет право сделать это. [...] В былые времена короли распоряжались своей короной на смертном одре и передавали свой народ по завещанию, как скот, любому назначенному ими преемнику. Теперь этот обычай настолько устарел, что о нем мало кто помнит, и представляется настолько чудовищным, что трудно поверить, чтобы он существовал [...]
Законы каждой страны должны соответствовать какому-то единому общему принципу. В Англии ни родители, ни хозяева, ни весь авторитет парламента, именующего себя всемогущим, не могут связать или ограничить личную свободу даже отдельного человека, достигшего 21 года; на каком же основании или по какому праву парламент 1688 г. или какой бы то ни было другой может обязать к чему-либо все последующие поколения на все времена?
Те, которые уже ушли из мира, и те, которые еще не пришли в него, настолько далеки друг от друга, насколько вообще в силах представить себе воображение смертного:
какие же обязательства могут быть приняты, какие правила или принципы, подлежащие соблюдению до скончания времен, могут быть установлены между двумя фикциями, которые никогда не встретятся в этом мире, - между людьми, которых уже нет, и людьми, которых еще нет?
Говорят, в Англии нельзя брать у народа деньги без его согласия; но кто уполномочил, кто мог уполномочить парламент 1688 г. на то, чтобы ограничить и отнять свободу у последующих поколений и навсегда ограничить их право на свободу действий в определенных обстоятельствах? Ведь этих поколений еще не существовало, так что они не имели возможности дать или не дать свое согласие на это. [...]
Когда людские убеждения еще только складываются, как это всегда бывает в периоды революций, то возникают взаимные подозрения и склонность ложно понимать друг друга; даже партии, исповедующие в принципе прямо противоположные взгляды, поддерживают подчас одно и то же движение - преследуя при этом совершенно различные цели и надеясь на разные последствия. [...]
Человек вступил в общество не затем, чтобы стать хуже, чем он был до этого, или иметь меньше прав, чем прежде, а затем, чтобы лучше обеспечить эти права. В основе всех его гражданских прав лежат права естественные. Но чтобы точнее провести это различие, необходимо указать на отличительные особенности естественных и гражданских прав.
Разницу между ними можно объяснить в нескольких словах. Естественные права суть те, которые принадлежат человеку по праву его существования. Сюда относятся все интеллектуальные права, или права духа, а равно и право личности добиваться своего благоденствия и счастья, поскольку это не ущемляет естественных прав других. Гражданские права суть те, что принадлежат человеку как члену общества.
В основу каждого гражданского права положено право естественное, существующее в индивиде, однако воспользоваться этим правом не всегда в его личных силах. Сюда относятся все права, касающиеся безопасности и защиты.
На основании настоящего краткого обозрения будет легко провести различие между классом естественных прав, которые человек сохраняет после вступления в общество, и теми, которые он передает в общий фонд как член общества.
Сохраняемые им естественные права суть все те, способность осуществления которых столь же совершенна в отдельном человеке, как и само право. К этому классу, как упоминалось выше, принадлежат все интеллектуальные права, или права духа; стало быть, к ним относится и религия.
Несохраняемые естественные права суть все те, осуществление которых не вполне во власти человека, хотя само право присуще ему от природы. Он просто не может ими воспользоваться. Человек, например, наделен от природы правом быть судьей в собственном деле; и поскольку речь идет о праве духа, он им никогда не поступается; но что ему за польза судить, если у него нет силы исправлять? По этой причине он отдает свое право обществу, частью которого он является, и отдает силе общества предпочтение перед своей собственной силой. Общество ничего не дарит ему. Каждый человек - собственник в своем обществе и по праву пользуется его капиталом.
Из этих посылок вытекает два или три несомненных вывода:
Первое что каждое гражданское право вырастает из права естественного, или, иными словами, получено в обмен на какое-то естественное право.
Второе: что гражданская власть, рассматриваемая как таковая, представляется соединением того класса естественных прав, которые личность не в силах осуществить самостоятельно и которые тем самым бесполезны для нее, но, будучи собраны воедино, становятся полезны всем.
Третье: что власть, полученная от соединения естественных прав, не могущих быть осуществленными отдельной личностью, нельзя использовать для посягательства на естественные права, сохраняемые личностью, чья способность их осуществлять столь же совершенна, как и само право.
Таким образом мы проследили в немногих словах развитие человека от естественной личности до члена общества и показали, или пытались показать, характер сохраняемых прав и тех, которые обмениваются на права гражданские. Приложим теперь эти принципы к правительствам.
Обозрев мир, мы легко отличим правительства, возникшие из недр общества или из общественного договора, от тех, которые не возникли подобным образом; но чтобы внести большую ясность, недостижимую при беглом обзоре, следует остановиться на нескольких источниках, из которых правительства возникают и на которые они опираются.
Все эти источники можно объединить под тремя рубриками: первое-суеверие; второе-сила; третье - общие интересы общества и права человека.
Первое было господством духовенства, второе - господством завоевателей и третье - разума.[…]
Когда я говорю о врожденном достоинстве человека, когда я пекусь о его чести и счастье, меня приводят в гнев попытки управлять человечеством посредством силы и хитрости, словно все оно состоит из мошенников и глупцов, и мне трудно не призирать тех, кто позволяет себя обманывать подобным образом.
Нам предстоит теперь рассмотреть правительства, которые возникают из недр общества в противоположность и в отличие от тех, что являются плодом суеверия и завоевания.
утверждение, что правительство есть результат договора между управляющими и управляемыми, считалось важным шагом к установлению принципов свободы; но это неверно, ибо это означает поставить следствие раньше причины: ведь, поскольку до возникновения правительств должен был существовать человек, значит, было обязательно такое время, когда никаких правительств на было и в помине и, стало быть, не могли существовать и правители, с которыми заключался это договор.
Поэтому имеются все основания предположить, что сами индивиды, каждый в соответствии со своим личным и суверенным правом, вступили в договор друг с другом для образования правительства; и это единственный способ, каким имеют право создаваться правительства, и единственная основа, на которой они в праве существовать.
Чтобы получить ясное представление о том, что такое правительство или каким оно должно быть, необходимо вернуться к его истокам. При этом мы без труда обнаружим, что правительства либо возникают из народа, либо утверждаются над народом.[…]
Поэтому по отношению к государственной власти конституция играет ту же роль, какую выполняют по отношению к суду законы, издаваемые впоследствии этой же государственной властью. Суд не принимает законов и не может изменять их; он лишь действует в согласии с уже принятыми законами, и правительство аналогичным образом управляется конституцией.
У французской конституции есть чему поучиться.
Французская конституция гласит, что во избежание коррупции представителей нации ни один член национального собрания не будет чиновником правительства, состоять на государственной службе или получать государственную пенсию.
Французская конституция гласит, что право объявлять войну и заключать мир принадлежит нации. Кому еще оно должно принадлежать, если не тем, кому приходится оплачивать военные расходы?
Война - это искусство завоевания на родине, цель которого умножить доходы, а поскольку их не умножишь без налогов, необходимо измыслить предлог для расходов. Изучая историю английского правительства, войны, которое оно вело, вводимые им налоги, сторонний беспристрастный наблюдатель, не ослепленный предубеждениями, сказал бы что не налоги объявлялись для ведения войн, а войны для введения налогов…
Деспотические правительства ведут войны из-за гордости; но у тех правительств, для которых война становится средством взимания налогов, имеются более постоянные побудительные причины.
Поэтому, чтобы уберечься от подобных зол, Французская конституция отобрала у королей и министров право объявлять войну и передала его тем, кому приходится нести расходы.
В связи с вопросом о войне следует рассмотреть три момента.
Первое: право объявлять ее. Второе: расходы на ее ведение. Третье: способ ведения ее после того как она уже объявлена. Французская конституция облекает этим правом тех, кому придется нести расходы, а то и другое может быть совмещено лишь в лице нации. Способ ведения войны после того, как она уже объявлена, конституция оставляет на усмотрение исполнительной власти. Если бы так было во всех странах, войны стали бы редкостью…
Французская конституция гласит: все титулы отменяются и, стало быть, весь этот класс сомнительного происхождения, который в одних странах называют "аристократией", а в других - дворянством, упраздняется, и пэр возводится в сан человека…
Собственно говоря, своим исчезновением безумство титулов обязано возвышенному духу Франции. Он перерос детские пеленки графов и герцогов и облачился в платье мужчины. Она принизила карлика, чтобы возвысить человека. Бессмысленные, жалкие слова вроде " герцога", "графа" или "эрла" утратили свою притягательную силу. Даже обладавшие ими отвергли эту галиматью и, выйдя из рахитичного возраста, выбросили погремушку…
Французская конституция ставит законодательную власть выше исполнительной; закон выше короля: La Loi, Le Roi. Это также в порядке вещей, ибо, прежде чем исполнять законы, нужно, чтобы они существовали....
Рассматривая французскую конституцию, мы видим в ней отражение разумного порядка вещей. Принципы гармонируют с формами, а те и другие - со своим происхождением. Может быть, в оправдание плохих форм скажут, что они не более как формы, но это ошибка. Формы вырастают из принципов и служат их сохранению. Плохая форма возможна лишь при условии, что плох и принцип, лежащий в ее основе. Хорошему принципу ее навязывать нельзя: плохие формы в каком-либо правительстве служат верным признаком и плохих принципов. [...]
После разгрома заговора Национальное собрание, вместо того чтобы взывать о мщении, как это делают другие правительства, озаботилось первым делом опубликовать Декларацию прав человека в качестве основы, на которой должна была зиждиться новая конституция; текст ее прилагается ниже.
ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПОВОДУ ДЕКЛАРАЦИИ ПРАВ
Три первые статьи содержат в общих выражениях всю Декларацию прав. Все последующие либо вытекают из них, либо следуют за ними в качестве разъяснений. 4-я, 5-я и 6-я определяют более подробно то, что лишь в общих словах выражено в 1-й, 2-й и 3-й.
7-я, 8-я, 9-я, 10-я и 11-я статьи представляют собой декларацию принципов, на которых должны зиждиться законы в соответствии с уже провозглашенными правами. Но некоторые добропорядочные люди во Франции и других странах сомневаются, гарантирует ли 10-я статья в достаточной мере то право, с которым она по замыслу должна согласоваться. Кроме того, по их мнению, делать религию предметом человеческих законов значит умалять ее божественное достоинство и ослаблять ее воздействие на умы. Она в этом случае кажется человеку светом, прегражденным туманной средой, которая скрывает от его взора источник самого света, так что тот не видит в этой сумеречной мгле ничего достойного почитания.
Существо остальных статей, начиная с 12-й, содержится в основном в принципах предшествующих статей; но в этом особом положении, в котором оказалась тогда Франция, вынужденная уничтожать зло и восстанавливать справедливость, было вполне уместно несколько больше войти в подробности, чем это потребовалось бы при иных условиях.
В то время, когда Декларация прав обсуждалась Национальным собранием, некоторые из его членов замечали, что при опубликовании Декларацию прав следовало бы сопроводить Декларацией обязанностей. Это замечание свидетельствует о мыслящем уме, ошибка лишь в том, что мысль идет недостаточно далеко. Декларация прав есть одновременно и Декларация обязанностей. Все, что является правом одного человека, в то же время является и правом другого; и моя обязанность - обеспечивать, а не только пользоваться.
Три первые статьи образуют основу свободы как личной, так и национальной; не может называться свободной ни одна страна, правительство которой не опирается при своем возникновении на содержащиеся в этих статьях принципы и не хранит затем их чистоты; Декларация же прав в целом имеет большую ценность для мира и сделает больше добра, нежели все изданные доселе законы и статуты.
Предпосланное Декларации прав общее введение рисует нам торжественную, величавую картину: под покровительством Творца нация берет свои полномочия, чтобы создать правительство - зрелище столь новое, столь не сравнимое ни с чем в европейском мире, что называть его революцией значило бы умалять его истинный характер; скорее это возрождение человека.
Что, кроме угнетения и попранной справедливости, являют нашему взору современные европейские государства? Что можно сказать о государстве английском? Разве сами жители не называют его рынком, где у каждого человека своя цена и где порок служит предметом купли-продажи за счет обманутого народа? Неудивительно в таком случае, если на французскую революцию клевещут.
