единственной системы социальной и политической стратификации европейских национальных государств [...] способствовало больше­вистскому свержению демократического правительства Керенского. Условия в предгитлеровской Германии показательны для опасностей, кроющихся в развитии западной части мира, так как с окончанием Вто­рой мировой войны та же драма крушения классовой системы повтори­лась почти во всех европейских странах. События же в России ясно ука­зывают направление, какое могут принять неизбежные революцион­ные изменения в Азии. Но в практическом смысле будет почти безраз­лично, примут ли тоталитарные движения образец нацизма или боль­шевизма, организуют они массы во имя расы или класса, собираются следовать законам жизни и природы или диалектики и экономики.

Равнодушие к общественным делам, безучастность к политическим вопросам сами по себе еще не достаточная причина для подъема тота­литарных движений. Конкурентное и приобретательское буржуазное общество породило апатию и даже враждебность к общественной жизни не только и даже не в первую очередь в социальных слоях, кото­рых эксплуатировали и отстраняли от активного участия в управлении страной, но прежде всего в собственном классе. За долгим периодом ложной скромности, когда по существу буржуазия была господству­ющим классом в обществе, не стремясь к политическому управлению, охотно предоставленному ею аристократии, последовала империалис­тическая эра, во время которой буржуазия все враждебнее относилась к существующим национальным институтам и начала претендовать на политическую власть и организовываться для ее исполнения. И та ран­няя апатия и позднейшие притязания на монопольное, диктаторское определение направления национальной внешней политики имели корни в образе и философии жизни, столь последовательно и исключи­тельно сосредоточенной на успехе либо крахе индивида в безжалостной конкурентной гонке, что гражданские обязанности и ответственность могли ощущаться только как ненужная растрата его ограниченного времени и энергии. Эти буржуазные установки очень полезны для тех форм диктатуры, в которых «сильный человек» берет на себя бремя от­ветственности за ход общественных дел. Но они положительно помеха тоталитарным движениям, могущим терпеть буржуазный индивидуа­лизм не более чем любой другой вид индивидуализма. [...]

Решающие различия между организациями типа толпы в XIX в. и массовыми движениями XX в. трудно уловить, потому что современные тоталитарные вожди немногим отличаются по своей психологии и складу

ума от прежних вожаков толпы, чьи моральные нормы и политичес­кие приемы так походили на нормы и приемы буржуазии. Но если ин­дивидуализм характеризовал и буржуазную и типичную для толпы жиз­ненную установку, тоталитарные движения могли-таки с полным пра­вом притязать на то, что они были первыми истинно антибуржуазными партиями.[...]

Отношение между классовым обществом под господством буржуа­зии и массами, которые возникли из его крушения, не то же самое, что отношение между буржуазией и толпой, которая была побочным про­дуктом капиталистического производства. Массы делят с толпой только одну общую характеристику: оба явления находятся вне всех социаль­ных сетей и нормального политического представительства. Но массы не наследуют (как делает толпа хотя бы в извращенной форме) нормы и жизненные установки господствующего класса, а отражают и так или иначе коверкают нормы и установки всех классов по отношению к об­щественным делам и событиям. Жизненные стандарты массового че­ловека обусловлены не только и даже не столько определенным клас­сом, к которому он однажды принадлежал, но скорее уж всепроникающими влияниями и убеждениями, которые молчаливо и скопом разде­ляются всеми классами общества в одинаковой мере.