Одним из первых, кто обратился к геополитической проблема­тике в Русском Зарубежье, был русский историк, социолог и пуб­лицист крайне монархического толка Иван Лукьянович Солоневич (1891—1953). Сопоставляя личные свободы в России и в США и Англии, он прямо относит их на счет географического фактора. «Аме­риканская свобода, как и американское богатство, — пишет он, — определяются американской географией; наша свобода и наше бо­гатство ограничены русской географией». Русский народ никогда не будет иметь такие свободы, какие имеют Англия и США, потому что безопасность последних гарантирована океанами и проливами, а наша может быть гарантирована только воинской повинностью. Из всех же «несвобод» воинская повинность является первой. Говоря же о бедности России, он отмечает, что она не имеет никакого отношения к политическому строю. Она «обусловлена тем факто­ром, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: гео­графическая обездоленность России». «История России есть история преодоления географии России», — заключает Солоневич¹⁸⁵. В этот ряд нельзя, конечно, не поставить и Л.Н. Гумилева, чья теория эт­ногенеза неотрывна от всестороннего учета им влияния и воздей­ствия факторов среды и прежде всего географии в самом широком смысле этого слова.

Среди русских геополитиков следует назвать и группу ученых-эмигрантов, известных как «евразийцы»: Н.С. Трубецкой, И.А . Иль­ин, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, Г.Ф. Флоровский, Л.П. Карса­вин и др. Их объединяла идея о России как особом мире, на разви­тие которого оказал сильное влияние материк Евразия. Концепция развивалась на основе почвенной теории, и ими был введен геопо­литический термин «месторазвитие». Под ним понималась неповто­римая географическая среда, в которой происходит становление как отдельного человека, так и крупных человеческих сообществ.

Экономист, географ и философ Петр Николаевич Савицкий (1895—1968) — пожалуй, первый и единственный русский автор, которого в полном смысле слова можно назвать геополитиком. Са­вицкий окончил экономический факультет Петроградского Поли­технического института, до первой мировой войны был близок к кадетам. В 1916—1917 гг. работал в русском посольстве в Норвегии. В 1920 г. был секретарем П.Б. Струве — руководителя иностранных дел штаба Врангеля. После поражения белой армии выехал в Болга­рию, где работал техническим редактором журнала «Русская мысль», затем переехал в Чехословакию, где стал приват-доцентом на ка­федре экономики и статистики Русского юридического факультета в Праге, а с 1928 г. — также Русского института сельскохозяйствен­ной кооперации. В 1921 г. вместе с князем Н.С. Трубецким возглавил евразийское движение, в котором геополитические факторы играли центральную роль. Именно Савицкий в большей степени из всех евразийцев интересовался геополитикой.

Несмотря на симпатии к Советскому Союзу, которые были ха­рактерны не только для откровенно просоветского крыла евразий­цев (парижский кружок, издававший газету «Евразия»), с которым Савицкий официально порвал отношения, но и для самых умерен­ных и консервативных элементов. После взятия советскими войска­ми Праги в 1945 г., Савицкий был арестован и осужден на 10 лет. В лагерях он познакомился с сыном поэта Николая Гумилева Львом, который стал его учеником, а впоследствии одним из лучших со­временных русских этнографов и историков. В 1956 г. Савицкий был реабилитирован и вернулся в Прагу, где и умер спустя 12 лет.

Мировоззрение Савицкого, как и большинства других евразий­цев, складывалось под влиянием трудов славянофилов Данилевс­кого и особенно Леонтьева. Это была разновидность революцион­ного славянофильства, сопряженного с центральной идеей особости исторической идентичности «великороссов», не сводимой ни к религиозной, ни к этнически славянской сущности. В этом ас­пекте они были более всего близки к Константину Николаевичу Леонтьеву (1831—1879), сформулировавшему важнейший тезис — «славянство есть, славизма нет», то есть «этническая и лингвисти­ческая близость славянских народов не является достаточным ос­нованием, чтобы говорить об их культурном и характерном един­стве». Евразийское движение по набору излюбленных тем и кон­цепций было удивительно близко к немецким консервативным революционерам. Так же, как и консервативные революционеры, евразийцы стремились сочетать верность истокам с творческим порывом в будущее, укорененность в русской национальной тра­диции с социальным модернизмом, техническим развитием и по­литикой нетрадиционных форм. На этом основано и осторожно позитивное отношение евразийцев к Советскому государству и к Октябрьской революции.