Мы как-то постепенно, не отдавая сами себе в этом отчета, оказываемся в совершенно новом для нас пространстве и в совершенно новом времени. В «Империи» киборги не фантастика, а

реальность новой антропологии, мировое правительство — это не конспирологический миф, но общепризнанный правовой институт и т. д.

«Империя» приходит не извне, она прорастает сквозь, она обнаруживает свои сетевые узлы сама собой, и мы интеллектуально, информационно, экономически, юридически, психологически оказываемся интегрированными в нее. Но эта интеграция означает полную утрату идентичности. О том, что проект «Империи» означает постепенную утрату этнической, социальной, культурной, расовой, религиозной идентичности, Негри и Харт говорят вполне определенно. Но, по их мнению, «Империя» способствует этому процессу недостаточно быстро: «революционный проект» требует более ускоренного превращения «народов» и «наций» в количественное космополитическое большинство. Но даже если отвлечься от такой «революционной» позиции, сама «Империя» основана на том, что не признает никакого политического суверенитета ни за какой коллективной сущностью, будь то этнос, класс, народ или нация. На то она и «Импе-

рия», чтобы постулировать тотальность и вездесущесть своей власти.

В то же время Негри и Хардт правы в том, что простая ностальгия ни к чему не приведет. Да, сегодня мы, русские, живем в России. Пока еще русские, пока еще в России. Сколько еще это продлится?

«Империя», однако, уже здесь. Здесь и сейчас. Ее сети пронизывают наше общество, ее лучи нас регулярно сканируют, ее передатчики планомерно и непрерывно ведут свое вещание.

Революционный проект Негри и Хардта, их альтернатива, их отказ нам явно не подходят. Нам нужен иной отказ — Великий Отказ, нам нужна иная альтернатива — могучая и серьезная, соответствующая нашему духу и нашим просторам. Нам нужна не больше, не меньше как Иная Империя. Своя. Без нее нам не нужно ничего... Совсем, совсем, ничего.. .

Глава 6. Россия как демократическая империя (постмодернистский жест)

Постмодерн заставляет нас по-новому взглянуть на все — в том числе и на международную политику. Еще вчера мы оперировали такими понятиями, как «прогресс», «государственный суверенитет», «логика истории», «поступательное развитие» и т. д. На заре XXI века мы видим, что прогресс в одной области может легко сочетаться с регрессом в другой в рамках одного и того же общества, и что бывают государства без суверенитета, а история подчас отклоняется от своего якобы очевидного курса на 180 градусов. Приходится пересматривать почти все из того,

что вчера было очевидно. Поэтому вполне уместно задать вопрос: что будет представлять собой Россия в новом столетии? Будет ли она вообще? И даже: а зачем она, собственно, нужна, и если нужна, то кому и в каком качестве?

Россия изначально была чем-то наподобие империи. Она объединяла своей государственностью разные племена и народы, которые никогда так и не превратились в однородное гражданское население. С первых дней Рюрика и по настоящее время Русь — Россия — СССР — РФ сохраняла полиэтничность. Русский народ жил в своем государстве всегда вместе с другими народами. Мы так и не стали «нацией», т. е. однородным культурно-политическим, языковым, гражданским образованием. Это принцип всех империй — единое стратегическое пространство, интеграция поверху и этнокультурное разнообразие внизу.

Логика модерна заставляла нас осмыслять эту особенность так: Империи соответствуют древнейшим формам традиционного общества. Распадаясь, они образуют государства-нации. В

них этносы перемалываются в однородных граждан. Позже эти государства-нации освобождаются от сословий и религиозных институтов и становятся (резко или постепенно) буржуазными. Буржуазные государства постепенно переносят акцент с государственного принципа на общество. И, наконец, государство как таковое полностью растворяется в гражданском обществе — в «открытом обществе». Коммунисты и социалисты добавляли к этой схеме травматизм перехода от буржуазного государства к социальному, т. е. революцию. Они очень спешили с переходом к открытому обществу и предрекали скорый распад буржуазной государственности. В последние десятилетия поправка на социализм была снята, и советский эксперимент был признан лишь тупиковым отклонением от магистрального курса.