Однопартийность принято рассматривать как большую политическую инновацию XX века. На самом деле диктатура стара, как мир; нова лишь диктаторская система, опирающаяся на единственную партию, – такая, какую мы видели в Германии и Италии, или та, что и сегодня функционирует в СССР и странах народной демократии. Но, быть может, не меньшее различие существует между демократиями XIX века, покоившимися на персональном представительстве и независимости депутатов, и современной демократией, которая базируется на совершенно изменившемся взаимодействии избирателей и избранных. Подлинная инновация заключается в существовании организованных партий: однопартийный режим – это не что иное, как приспособление для нужд диктатуры всей той технологии власти, которая сложилась в рамках демократии. Великая инновация XX века – не единственная партия, а просто партия.

Единственные партии и партии демократических режимов различаются отнюдь не по своей базовой структуре: между русской и французской коммунистическими [c.318] партиями больше сходства, чем между французскими коммунистами и французскими же радикалами. В Соединенных Штатах нет непроходимой пропасти между демократами Юга (единственной партией) и демократами Севера (плюралистической партией): первые гораздо более близки ко вторым, нежели к партии немецких национал-социалистов или итальянских фашистов. Поставить знак равенства между тоталитарной и единственной партией или партией-орденом значило бы исказить факты: есть партии единственные, но не тоталитарные; точно так же в рамках плюралистических режимов можно встретить тоталитарные партии. Сказать, что последние копируют структуру единственных партий, поскольку желают в точности на них походить и устранить своих соперников, и что, следовательно, они потенциально тоже представляют из себя единственные партии, не соответствовало бы истине. Исторически большинство крупных единственных партий были сначала оппозиционными партиями, функционирующими в плюралистических режимах; иные из них вовсе не имели заведомого намерения однажды очутиться в прекрасном одиночестве (Италия, Россия); их структура не изменилась коренным образом после взятия власти и монополизации ее: их тоталитарный характер, строй ордена, автократическая централизованная инфраструктура сложились в рамках демократической системы. Единственные партии сначала заимствовали или сохраняли структуры, сложившиеся в плюралистическом режиме: демарш в противоположном направлении начался только потом. Верно, что тоталитарный характер партии побуждает ее устранить плюрализм, если это ей по силам. Но тенденция к единовластию выступает не причиной, а скорее следствием ее тоталитарной природы. Партия стремится стать единственной потому, что ее структура тоталитарна, а не наоборот – принимает тоталитарную структуру, потому что хочет достигнуть единовластия; таким по крайней мере представляется исходный пункт ее эволюции. Нет непроходимой пропасти между внутренней организацией плюралистических партий и партий единственных: одна вытекает из другой, и часто они оказываются довольно близки друг другу.

В качестве “партийной системы” однопартийность резко отличается от плюрализма, и ее специальный анализ совершенно необходим. К тому же данная система не [c.319] столь уж однородна, как это обычно полагают. Существует не однопартийный режим, но однопартийные режимы. Хотелось бы в дальнейшем аргументирование доказать это различие, поскольку представляется, что именно оно способно высветить подлинную природу однопартийности, ее автократический характер. [c.320]

Основные черты однопартийности
Однопартийность фашистская и коммунистическая
Однопартийность и демократия

К оглавлению