1. Основной парадокс: мировое экономическое пространство со множеством барьеров и зон неравномерного развития

С этой точки зрения, специфика конца XX века характеризуется тремя факторами. Во-первых, происходит углубление взаимозависимости стран в различных областях (торговля, инвестиции, перемещение капиталов, обмен технологиями), что способствует ещё большему усилению этой взаимозависимости. Во-вторых, важнейшие отрасли экономики отдельных стран (сельское хозяйство, промышленность, услуги) работают не только и не столько на национальный рынок, сколько на международный. В-третьих, большинство стран связывает своё будущее, своё выживание со своей способностью участвовать в международном технико-экономическом соревновании. Одновременно следует отметить, что с точки зрения геоэкономики мировое экономическое пространство отличается существенной неоднородностью и фрагментарностью.

– Происходит интеграция огромного большинства государств в единую экономическую систему, хотя между ними сохраняются заметные различия в уровне развития: промышленные страны Запада, стремительно развивающиеся страны третьего мира, внезапно обедневшие страны бывшего социалистического лагеря, страны Африки и Азии, оказавшиеся на обочине экономического прогресса. Эти различия рассматриваются в динамике планетарной эволюции, они представляют собой одновременно и позитивные, и негативные факторы, что подтверждается, например, переносом ряда производств из одних стран в другие из-за разницы в стоимости рабочей силы и в уровне социальной защиты; подтверждением данного положения служат также миграционные потоки из бедных стран в богатые. Единство мирового экономического пространства доказывается простым фактом: различия в уровне развития не только создают непреодолимые препятствия между разнородными зонами, но и активно используются хозяйствующими субъектами (государствами, предприятиями и даже физическими лицами).

– Наконец, планетарная экономическая интеграция, идеология единого рынка не способны устранить границы в областях, где политика и экономика практически бессильны, т.е. культурные и религиозные границы.

Каким образом универсалистские принципы рынка, свободы, демократии могут сочетаться с самобытностью социальных, этнических и религиозных групп? С одной стороны, динамика интеграционных процессов ведёт к формированию однородного, стандартизированного человечества, управляемого с помощью западного рационализма. С другой стороны, различия, унаследованные от прошлого, не исчезают бесследно; они либо ставят универсализм себе на службу, либо противостоят ему, но в том и другом случае они испытывают на себе его преобразующее влияние.

Государство, привязанное к своей территории, должно сделать её максимально привлекательной для иностранцев. Это приводит к своеобразной шизофрении государственных структур, которые вынуждены в одно и то же время защищать и открывать границы, сохранять национальную самобытность и обеспечивать восприимчивость ко всему новому.

Массовая интернационализация товарообмена порождает в наши дни серьёзную напряжённость в рамках предприятий.

– С одной стороны, предприятия безусловно располагают собственной территориальной базой, хотя это по-разному проявляется в различных секторах экономики. Во-первых, речь идёт о юридическом адресе предприятия, затем о месте нахождения его администрации, технических служб и производственных помещений, наконец, о локализации его рынков сбыта. Однако рынки сбыта того или иного предприятия не “принадлежат” ему в такой же степени, как, например, национальная территория принадлежит данному государству. Рынок сбыта представляет собой ненадёжную территорию, на которую ежедневно покушаются конкуренты. Тем не менее, сравнение рынка с территорией совершенно оправдано: для многих предприятий национальный рынок является тыловой базой, зоной для отступления в случае неудачи, в то время как иностранные рынки представляют собой пространства, куда вкладываются капиталы и которые необходимо удерживать до последней возможности.

Для этого предприятие должно максимально облегчить свои структуры: иметь нулевые резервы, передать субподрядчикам все вспомогательные операции, осуществлять сетевое управление, охватывающее в некоторых случаях всю планету, постоянно искать новые продукты по всё более низким ценам.

В результате предприятия сталкиваются с противоречием между необходимостью иметь национальные корни и повышенными требованиями к гибкости своей производственной деятельности. Каждая фирма, каждая отрасль экономики по-разному пытается разрешить это противоречие.

Классические отрасли промышленности – металлургия, автомобильная или химическая промышленность и т.д. – опираются на мощные интегрированные структуры, с большим числом постоянных рабочих и служащих. С точки зрения геоэкономики, эти предприятия относительно стабильны, они привязаны либо к зонам добычи соответствующего минерального сырья, либо к крупным портам, либо к большим населённым пунктам. Инода целые города ассоциируются с тем или иным видом продукции (например, Рур – с производством стали, а Детройт – с автомобильной промышленностью).

Но за последние десятилетия такая геоэкономическая конфигурация была подвержена пересмотру в результате внедрения ряда технических новаций, широкого применения промышленных роботов, гибких производственных линий.

В этой непрерывной гонке всегда проигрывает тот, кто отягощён историей, оборудованием, громоздкими трудовыми коллективами, традициями и достижениями в социальной сфере, а выигрывает тот, у кого есть преимущество в скорости, кто стремится получить максимальную прибыль, кто действует решительно и грубо, кто не привязан к прошлому и не дорожит им.

Мировое геоэкономическое пространство является одновременно единый и неоднородным, упорядоченным и анархичным.

Разумеется, существуют колебания спроса и предложения, о чём свидетельствуют перемещения капиталов и перенос производственной деятельности предприятий из одной страны в другую. Как считает Шарль Голдфингер (Charles Goldfinger, La Geofinance, 1986), “геофинансы, т.е. новое финансовое пространство-время, игнорирующее законы географии и национальные границы, представляют собой синтез мировых денег, информационной технологии и либерализации законодательного регулирования”. Это означает, что некоторые хозяйствующие субъекты (предприятия и даже физические лица, а также государства и международные организации) осуществляют свои операции исходя из факторов, действующих если не на территории всего земного шара, то, по крайней мере, на его значительной части, ативно включённой в мировую экономику.

Но это поле деятельности характеризуется наличием множества барьеров, неравномерностью, искажениями. Возможность игры на нём обусловлена скоростью обмена информацией и относительно низкими тарифами (в частности, на перевозку грузов). Информационные сети, очень плотные в Западной Европе, Северной Америке и Японии, чрезвычайно слабо охватывают ряд стран третьего мира (Африку к югу от Сахары, Анды в Южной Америке, южная часть Тихого океана...).

Эта игра ведётся по особым неписанным правилам, не имеющим ничего общего с нормами, разработанными международными организациями, в частности ГАТТ, созданной в 1947 году и объединявшей 117 стран в 1993 году. Эти правила представляют собой смесь традиций и торговых обычаев.

В процессе активной интернационализации происходит смешение порядка и беспорядка. Официальный порядок, устанавливаемый государствами, обнаруживает свои пределы и свои пробелы. Возникает и столь же быстро распадается стихийный порядок, примером которого может служить незаконная торговля некоторыми товарами (в эту категорию входят наркотики, деньги, оружие и даже рабочая сила). Там применяются специфические правила, замешанные на солидной порции насилия.

б) Региональные экономические пространства

В конце XX века идея геоэкономики тесно связана с развитием региональных экономических организаций (зон свободной торговли, таможенных союзов и т.д.). В качестве примера можно привести европейское строительство, начатое в 50-х годах; Североамериканскую ассоциацию свободной торговли, включающую США, Канаду и Мексику; Меркосюр, куда вошли Бразилия, Аргентина, Парагвай и Уругвай;

– Хотя все эти пространства вписываются в логику формирования крупных рынков – единственных группировок, отвечающих требованиям экономики конца XX века – каждое из них отличается от всех остальных. Например, Европейский союз, опирающийся на интегрированное пространство, имеет две характерные черты: общую торговую политику в отношении внешнего мира и общую политическую цель.

экономики конца XX века. Регион-государство знаменует разрыв связей между политикой и экономикой, между законностью и богатством. С одной стороны растёт число регионов, чьё единство обеспечивается совместным процветанием; они начинают играть всё более заметную самостоятельную роль в рамках мировой экономики. С другой стороны, наследие прошлого – государства – продолжает существовать, несмотря на утрату значительной части своих функций.

Такой подход вызывает, по меньшей мере, два вопроса:

– Государство-нация представляет собой механизм солидарности, работающий более или менее хорошо. О какой стабильности и добрососедстве может идти речь, если мир будет представлять собой сочетание зон концентрации богатства, составляющих меньшую часть и вынужденных в конечном счёте образовать круговую оборону, и огромных зон бедности и застоя? Эти “естественные” экономические образования претендуют на независимость (действительно, зачем им платить за ленивых и отсталых?), но они по своей природе являются нежизнеспособными и уязвимыми. Если в соответствии со своей специализацией они останутся открытыми для всех полюсами товарообмена, они неизбежно привлекут всевозможных любителей наживы. Если же для сохранения своего богатства они станут закрытыми территориями, то что станет с товарообменом, источником их благополучия?

Со своей стороны, геоэкономика стремится отождествлять могущество с контролем над международными сетями. Могущество проистекает из способности создавать международные сети (торговые пути, каналы передачи информации или изображения...), использовать их, извлекать из них прибыль. При этом могуществом обладает тот, кто занимает стратегическое положение в международной сети или в совокупности международных сетей и обладает талантом максимально использовать свои преимущества. Если политическая и военная мощь позволяет навязать свою волю, угрожать и наносить удары, то мощь, которую даёт контроль над международными сетями, позволяет оказывать давление, склонять на свою сторону, проникать в лагерь противника. В отличие от военно-политической мощи, геоэкономическая мощь позволяет добиваться решения проблем более мягкими средствами.

Однако это не означает, что геоэкономика упраздняет традиционные критерии могущества. Военно-политические цели хотя и меняются, но всё же остаются. В новых условиях мощь означает способность установить или поддерживать порядок (например в 90-х годах одна из важнейших целей внешней политики США заключалась в сохранении режима нераспространения ядерного оружия, в частности, борьба против ядерных амбиций Северной Кореи...).