Глава I. ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА             19

старые бабы, искать после войны «виновного», следовало бы по-муж­ски сурово сказать врагу: «Мы проиграли войну, вы ее выиграли. С этим теперь все решено; давайте же поговорим о том, какие из этого нужно сделать выводы в соответствии с теми деловыми интересами, ко­торые были задействованы, и — самое главное — ввиду той ответст­венности перед будущим, которая тяготеет прежде всего над победи­телем». Все остальное недостойно, и за это придется поплатиться. Нация простит ущемление ее интересов, но не оскорбление ее чести, в особенности если оскорбляют ее прямо-таки поповской косностью. Каждый новый документ, появляющийся на свет спустя десятилетия, приводит, к тому, что с новой силой раздаются недостойные вопли, раз­гораются ненависть и гнев. И это вместо того, чтобы окончание войны похоронило ее по меньшей мере в нравственном смысле. Такое воз­можно лишь благодаря ориентации на дело и благородству, но прежде всего лишь благодаря достоинству. Но никогда это не будет возмож­но благодаря этике, которая в действительности означает унизительное состояние обеих сторон. Вместо того чтобы заботиться о том, что каса­ется политика — о будущем и ответственности перед ним, этика зани­мается политически стерильными в силу своей неразрешимости вопро­сами вины в прошлом. Если и есть какая-либо политическая вина, то она именно в этом-то и состоит. Кроме того, в данном случае упускается из виду неизбежная фальсификация всей проблемы весьма материаль­ными интересами: заинтересованностью победителя в наибольшем вы­игрыше — моральном и материальном — и надеждами побежденного выторговать себе преимущества признаниями вины; если и есть здесь нечто подлое, то именно это, а это следствие данного способа исполь­зования этики как средства упрямо утверждать свою правоту.

Но каково же тогда действительное отношение между этикой и по­литикой?

[...] Мы должны уяснить себе, что всякое этически ориентированное поведение может подчиняться двум фундаментально различным, не­примиримо противоположным максимам: оно может быть ориентиро­вано либо на «этику убеждения», либо на «этику ответственности». Не в том смысле, что этика убеждения оказалась бы тождественной без­ответственности, а этика ответственности — тождественной бесприн­ципности. Об этом, конечно, нет и речи. Но глубиннейшая противопо­ложность существует между тем, действуют ли по максиме этики убеж­дения — на языке религии: «Христианин поступает как должно, а в от­ношении результата уповает на Бога» — или же действуют по максиме

этики ответственности: надо расплачиваться за (предвидимые) послед­ствия своих действий. Как бы убедительно ни доказывали вы действу­ющему по этике убеждения синдикалиту, что вследствие его поступков возрастут шансы на успех реакции, усилится угнетение его класса, за­медлится дальнейшее восхождение этого класса, на него это не произ­ведет никакого впечатления. Если последствия действия, вытекающего из чистого убеждения, окажутся скверными, то действующий считает ответственным за них не себя, а мир, глупость других людей или волю Бога, который создал их такими. Напротив, тот, кто исповедует этику ответственности, считается именно с этими заурядными человеческими недостатками, он, как верно подметил Фихте, не имеет никакого права предполагать в них доброту и совершенство, он не в состоянии свали­вать на других последствия своих поступков, коль скоро мог их предви­деть. Такой человек скажет: эти следствия вменяются моей деятельнос­ти. Исповедующий этику убеждения чувствует себя ответственным лишь за то, чтобы не гасло пламя чистого убеждения, например пламя протеста против несправедливого социального порядка. Разжигать его снова и снова — вот цель его совершенно иррациональных с точки зре­ния возможного успеха поступков, которые могут и должны иметь цен­ность только как пример.