конечно, что к действию сообща привлекаются люди совершеннолет­ние, и притом не обманом и не насилием.

Не свободно то общество, какая бы ни была его форма правления, в котором индивидуум не имеет свободы мысли и слова, свободы жить как хочет, свободы ассоциаций, — и только то общество свободно, в котором все эти виды индивидуальной свободы существуют абсолютно и безразлично одинаково для всех его членов. Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом, и стре­миться теми путями, какие признаем за лучшие, — с тем только огра­ничением, чтобы наши действия не лишали других людей их блага или не препятствовали бы другим людям в их стремлениях к его достиже­нию. Каждый индивидуум есть лучший сам для себя охранитель своего здоровья, как физического, так и умственного и духовного. Предостав­ляя каждому жить так, как он признает за лучшее, человечество вообще гораздо более выигрывает, чем принуждая каждого жить так, как при­знают за лучшее другие.

То, что я высказал, не заключает в себе ничего нового и может даже показаться совершенным трюизмом, а между тем едва ли какая другая доктрина представляет более резкое противоречие с тем общим на­правлением, какое мы вообще встречаем как во мнениях, так и в прак­тике. Общества обыкновенно с не меньшим рвением заботились (со­образно степени своего развития) о подчинении индивидуумов своим понятиям о личном благе, как и о благе общественном. Древние рес­публики считали себя вправе регулировать все стороны частной жизни на том основании, что для государства в высшей степени важно все, что касается физического или умственного состояния его граждан. Мнение это разделяли и древние философы. Такой взгляд древних на отношение общества к индивидууму мог иметь свое оправдание в том, что древние общества были маленькие республики, которые, будучи окружены сильными врагами, находились постоянно в опасности погибнуть от внешнего нападения или вследствие внутренних сотрясений; понятно, что не в состоянии были положиться на индивидуальную свободу те об­щества, которые находились в таких условиях, что за самое даже крат­ковременное ослабление своей энергии и своего самообладания могли поплатиться существованием. Общества же нового времени были мо­гущественные государства, и притом в этих обществах духовная власть была отделена от светской, вследствие чего управление совестью людей и управление их земными делами находилось не в одних и тих же

руках: вот почему мы не находим в них такого вмешательства со сторо­ны закона в частную жизнь, какое существовало в древнем мире. Но зато в этих обществах индивидуум находился даже под более тяжелым нравственным гнетом в том, что касалось его лично, чем в том, что ка­салось общества, так как религия, составлявшая самый могуществен­ный элемент нравственного чувства, почти постоянно была орудием в руках честолюбивой иерархии, стремившейся подчинить своему кон­тролю все стороны человеческой жизни, или же была проникнута духом пуританизма. [...]

Не только в доктринах мыслящих индивидуумов, но и вообще в людях заметна возрастающая склонность к расширению господства общества над индивидуумом как через общественное мнение, так и через посред­ство закона далее должных пределов; и так как все изменения, совер­шающиеся в существующих порядках, обнаруживают тяготение к уси­лению общества и к ослаблению индивидуума, то чрезмерное увеличе­ние власти общества над индивидуумом представляется нам не таким злом, которое обещало бы со временем прекратиться само собою, а, на­против, это такое зло, которое все более и более растет. Та наклонность, которую мы замечаем и не только в правителях по отношению к управ­ляемым, но и вообще в гражданах по отношению к их согражданам, на­клонность навязывать другим свои мнения и вкусы, находит себе столь энергическую поддержку как в некоторых самых лучших, так и в неко­торых самых худших чувствах, свойственных человеческой природе, что едва ли ее что-либо сдерживает, кроме недостатка средств. А так как средства к порабощению индивидуума не только не уменьшаются, но, напротив, все более и более растут, то мы должны ожидать, что при таких условиях господство общества над индивидуумом будет все более и более увеличиваться, если только это зло не встретит для себя сильной преграды в твердом нравственном убеждении.