его задушить. В Нидерландах и Британии оно расцвело пышным цветом и впервые смогло развиваться свободно в течение долгого вре­мени, становясь постепенно краеугольным камнем общественной и по­литической жизни этих стран. Именно отсюда в конце XVII—XVIII вв. оно начало распространяться вновь, уже в более развитых формах, на запад и на восток, в Новый Свет и в Центральную Европу, где опусто­шительные войны и политический гнет не дали в свое время развивать­ся росткам этой новой идеологии.

На протяжении всего этого периода новой истории Европы гене­ральным направлением развития было освобождение индивида от раз­ного рода норм и установлении, сковывающих его повседневную жиз­недеятельность. И только когда этот процесс набрал достаточную силу, стало расти понимание того, что спонтанные и неконтролируемые уси­лия индивидов могут составить фундамент сложной системы экономи­ческой деятельности. Обоснование принципов экономической свободы следовало, таким образом, за развитием экономической деятельности, ставшей незапланированным и неожиданным побочным продуктом свободы политической. [...]

Сама природа принципов либерализма не позволяет превратить его в догматическую систему. Здесь нет однозначных, раз и навсегда уста­новленных норм и правил. Основополагающий принцип заключается в том, что, организуя ту или иную область жизнедеятельности, мы долж­ны максимально опираться на спонтанные силы общества и как можно меньше прибегать к принуждению. Принцип этот применим в бессчет­ном множестве ситуаций. Одно дело, например, целенаправленно со­здавать системы, предусматривающие механизм конкуренции, и совсем другое — принимать социальные институты такими, какие они есть. Наверное, ничто так не навредило либерализму, как настойчивость не­которых его приверженцев, твердолобо защищавших какие-нибудь эм­пирические правила, прежде всего «laissez faire». [...]

Либерал относится к обществу, как садовник, которому надо знать как можно больше о жизни растения, за которым он ухаживает. [...]

Итак, социализм вытеснил либерализм и стал доктриной, которой придерживаются сегодня большинство прогрессивных деятелей. Но это произошло не потому, что были забыты предостережения великих либеральных мыслителей о последствиях коллективизма, а потому, что людей удалось убедить, что последствия будут прямо противоположны­ми. Парадокс заключается в том, что тот самый социализм, который всегда воспринимался как угроза свободе и открыто проявил себя в качестве

реакционной силы, направленной против либерализма Фран­цузской революции, завоевал всеобщее признание как раз под флагом свободы. Теперь редко вспоминают, что вначале социализм был откро­венно авторитарным. Французские мыслители, заложившие основы современного социализма, ни минуты не сомневались, что их идеи можно воплотить только с помощью диктатуры. Социализм был для них попыткой «довести революцию до конца» путем сознательной реорга­низации общества на иерархической основе и насильственного уста­новления «духовной власти». Что же касается свободы, то основатели социализма высказывались о ней совершенно недвусмысленно. Кор­нем всех зол общества девятнадцатого столетия они считали свободу мысли. А предтеча нынешних адептов планирования Сен-Симон пред­сказывал, что с теми, кто не будет повиноваться указаниям предусмот­ренных его теорией плановых советов, станут обходиться как со скотом.