 |
|
|
|
|
Государственная форма Германии была (до Наполеона I и до годов 48 и 71) следующая: союз государств небольших, отдельных, сословных, более или менее самодержавных, с избранным императором — сюзереном (не муниципального, а феодального происхождения). Все эти, уже выработанные
ясно формы начали постепенно меняться у одних с XVIII столетия, у других в XIX веке. Во всех
открылся эгалитарный и либеральный процесс. Можно верить, что польза есть от этого какая-нибудь, общая для Вселенной, но уже никак не для долгого сохранения самих этих относительных государственных миров. Реакция не потому не
права, что она не видит истины, нет! Реакция везде чует
эмпирически истину; но отдельные ячейки, волокна, ткани и члены
организма стали сильнее в своих эгалитарных порывах, чем власть внутренней
организующей деспотической идеи! [...] После цветущей и сложной
эпохи, как только начинается процесс вторичного упрощения и смешения контуров,
т.е. большое однообразие областей, смешение сословий, подвижность и шаткость
властей, принижение религии, сходство воспитания и т.п., как только деспотизм
формологического процесса слабеет, так в смысле государственного
блага все прогрессисты становятся не правы в теории, хотя и торжествуют на
практике. Они не правы в теории; ибо, думая исправлять, они
разрушают; они торжествуют на практике; ибо идут легко по течению, стремятся по
наклонной плоскости. Они торжествуют, они имеют
громкий успех. Все охранители и друзья реакции правы, напротив, в теории, когда начинается процесс вторичного упростительного смешения: ибо они хотят лечить и укреплять организм. Не их вина, что они ненадолго торжествуют; не их вина, что нация не умеет уже выносить дисциплину отвлеченной государственной идеи, скрытой в недрах ее! 228 Раздел I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И ТЕОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ Они все-таки делают свой
долг и, сколько могут, замедляют разложение, возвращая нацию, иногда и
насильственно, к культу создавшей ее государственности. [...] Я предвижу еще одно возражение: я знаю, мне могут сказать, что пред концом культурной жизни и пред политическим падением государств заметнее смешение, чем упрощение. И в древности, и теперь. Но, во-первых, самое смешение есть уже своего рода упрощение картины, упрощение юридической ткани и бытовой узорности. Смешение всех цветов ведет к серому или белому. А главное основание вот где. Я спрашиваю: просты ли нынешние копты, потомки египтян или арабы Сирии? Просты ли были pagani, сельские идолопоклонники, которые держались еще после падения и исчезновения эллино-римской религиозности и культуры в высших слоях общества? Просты ли были христиане-греки под турецким игом до восстания 20-х годов? Просты ли гебры, остатки огнепоклонников культурного персо-мидийского мира? Конечно, все
перечисленные люди, общины и народные остатки несравненно
проще, чем были люди, общины, нации в эпоху цвета Египта, Калифата,
греко-римской цивилизации, чем персы во времена Дария Гистаспа или византийцы
во времена Иоанна Златоуста, Люди проще лично, по мыслям, вкусам, по
несложности сознания и потребностей; общины и целые национальные или
религиозные остатки проще потому, что люди в их среде все очень
сходны и равны между собою. Итак, прежде
смешение и некоторая степень вторичного принижения (то есть;
количественное упрощение), потом смерть своеобразной
культуры в высших слоях или гибель государства и, наконец, переживающая свою государственность вторичная простота национальных и
религиозных остатков. [...] Печатается по: Леонтьев К. Записки отшельника. М., 1992. С. 118—132. Национальная политика как орудие
всемирной революции (Письма к О.И. Фуделю) [...] «Движение современного политического национализма есть не
что иное, как видоизмененное только в приемах распространение
космополитической демократизации». |
| Реклама: |
