Глава 3. РУССКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ XIX — НАЧАЛА ХХ в.                   201

 

Россия никогда не сделает революции с целью отделаться от царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими.

Мы, может быть, требуем слишком много и ничего не достигнем. Может быть так, но мы все-таки не отчаиваемся; прежде 1848 года России не должно, невозможно было вступать в революционное попри­ще, ей следовало доучиться, и теперь она доучилась. Сам царь это за­мечает и свирепствует против университетов, против идей, против науки; он старается отрезать Россию от Европы, убить просвещение. Он делает свое дело.

Успеет ли он в нем?

Я уже сказал это прежде. Не следует слепо верить в будущее; каж­дый зародыш имеет право на развитие, но не каждый развивается. Бу­дущее России зависит не от нее одной. Оно связано с будущим Европы. Кто может предсказать судьбу славянского мира в случае, если реакция и абсолютизм окончательно победят революцию в Европе?

Быть может, он погибнет?

Но в таком случае погибнет и Европа...

И история перенесется в Америку... [...]

Печатается по: Герцен А.И. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1986. Т. 2. С.154—155, 168—170, 177—178.

 

 

Н.Я. ДАНИЛЕВСКИЙ

Россия и Европа

Г л а в а   Х

Различия в ходе исторического воспитания

[...] Народности, национальности суть органы человечества, посред­ством которых заключающаяся в нем идея достигает в пространстве и во времени возможного разнообразия, возможной многосторонности осуществления. [...] Народность составляет поэтому существенную ос­нову государства, самую причину его существования, — и главная цель его и есть именно охранение народности. Из самого определения госу­дарства следует, что государство, не имеющее народной основы, не имеет в себе жизненного начала и вообще не имеет никакой причины существовать. Если, в самом деле, государство есть случайная смесь народностей, то какую национальную честь, какую национальную сво­боду может оно охранять и защищать, когда честь и свобода их могут

 

быть (и в большинстве случаев не могут не быть) друг другу противо­положны? На что идут миллионы, поглощаемые флотами, армиями, финансовым управлением, государственным долгом таких госу­дарств? — ни на что, как на оскорбление и лишение народной чести и свободы народностей, втиснутых в его искусственную рамку. Что зна­чит честь и свобода Турции, честь и свобода Австрии, честь и свобода Польши? — не иное что, как угнетение и оскорбление действительного народного чувства и действительной национальной свободы народов, составляющих эти государства: греков, сербов, болгар, чехов, русских, румын, недавно еще итальянцев. Эти государства могут быть по сердцу только тем, кому они дают средства к этому угнетению и оскорблению: турецкой орде в Турции, небольшому клочку немцев, а с недавнего вре­мени и мадьяр, в Австрии, оторвавшемуся от своей народности и от сла­вянского корня польскому шляхетству и католическому духовенству.

Из этого национального значения государства следует, что .каждая народность, если получила уже и не утратила еще сознание своего самобытного исторического национального значения, должна состав­лять государство и что одна Народность должна составлять только одно государство. Эти положения подвержены, по-видимому, многим ис­ключениям, но только по-видимому. [...]

[...] Русский народ перешел через различные формы зависимости, которые должны были сплотить его в единое тело, отучить от личного племенного эгоизма, приучить к подчинению своей воли высшим, общим целям — и цели эти достигнуты; государство основалось на не­зыблемой народной основе; и, однако же, в течение этого тысячелет­него процесса племенной эгоизм не заменился сословным, русский народ, не утратив своих нравственных достоинств, не утратил и веще­ственной основы для дальнейшего своего развития, ибо сохранил вла­дение землею в несравненно большей степени, нежели какой бы то ни было европейский народ. И не только сохранил он это владение, но и обеспечил его себе на долгие веки общинною формою землевладения. Он вполне приготовлен к принятию гражданской свободы взамен пле­менной воли, которой (как всякий исторический народ) он должен был лишиться во время своего государственного роста. Доза свободы, ко­торую он может вынести, с одной стороны, больше, чем для всякого другого народа, потому что, обладая землею, он одарен в высшей сте­пени консервативными инстинктами, так как его собственное положе­ние не находится в противоречии с его политической будущностью; с другой же стороны, сами политические требования или, лучше сказать,

Предыдущая Следующая