Main Subpage- selections Navigation by GLOBE

Как саркастически отмечает Маркузе, «теперь конфликты несчастного индивида, как кажется, гораздо лучше поддаются излечению, чем те, которые, согласно Фрейду, способствовали недовольству культурой...»*. Сублимация – т.е. творческая работа сознания, сообщающая инстинктам превращенную форму созидательных проявлений культурного типа, – творит наряду с внешним миром «второй мир» человеческого духа. Десублимация – т. е. высвобождение инстинктов из «оков» культуры и потакание им – устраняет этот «второй мир» и создает одномерное общество и одномерного человека. В этой новой действительности уже не ощущается ностальгия человеческого духа по Истине, Добру и Красоте, в нем нет творческой тоски по недосягаемому, но тем не менее воодушевляющему нас и не дающему его забыть совершенству.

Уместно отметить и еще один обескураживающий парадокс: в обществе, совершившем вышеописанную сексуальную революцию, исчезает и настоящее сексуальное томление – инстинкт, получивший способы немедленного удовлетворения, сам иссякает, заменяясь наглыми пропагандистскими демонстрациями «необузданного желания», которого на самом деле нет. Пресловутое «высвобождение витальности» оказалось призрачным – лишившись своего «спора с культурой, витальность оказалась на удивление унылой»*.

* Приведем интересную цитату из Г. Маркузе: «Для того чтобы осветить процесс ослабления бунта инстинктов против утвердившегося принципа реальности посредством управляемой (т. е. пропагандистки организуемой. – А.П.) десублимации, обратимся к контрасту между изображением сексуальности в классической и романтической литературе и в современной литературе. Если из тех произведений, которые по самому своему содержанию и внутренней форме определяются эротической тематикой, мы остановимся на таких качественно различных примерах, как "Федра" Расина, "Странствия" Гёте, "Цветы Зла" Бодлера, "Анна Каренина" Толстого, мы увидим, что сексуальность входит в них в сублимированной в высшей степени и «опосредованной форме», - однако в этой форме она абсолютна, бескомпромиссна и безусловна... Полную противоположность мы найдем в алкоголиках 0’Нила и дикарях Фолкнера, в "Трамвае «Желание" и под "Раскаленной крышей", в "Лолите", во всех рассказах об оргиях Голливуда и Нью-Йорка и приключениях живущих в пригородах домохозяек, демонстрирующих бурный расцвет десублимировапной сексуальности. Здесь гораздо меньше ограничений и больше реалистичности и дерзости. Это неотъемлемая часть общества, но ни в коем случае ни его отрицание. Ибо то, что происходит, можно назвать диким и бесстыдным, чувственным и возбуждающим или безнравственным – однако именно поэтому оно совершенно безвредно. Освобождаясь от сублимированной формы, которая сама являлась свидетельством непримиримости мечты и действительности... сексуальность превращается в движущую силу бестселлеров, служащих подавлению» (указ. соч. С. 100–101). Классический любовный роман - это, опять-таки, созидаемый двумя влюбленными, внутренний, бунтующий против окружающей действительности мир – вот почему он чреват трагедией - местью внешнего мира зачарованным и преступившим запреты любовникам. В современной «беллетристике секса» нет ни уединенности, ни противопоставления двух миров, ни протеста и трагедии.

3. Издержки принципа

Ввиду этой новой стратегии обеспечения стабильности путем устранения второго, внутреннего мира как источника критического беспокойства мы можем дать еще одну формулу политической стабильности (ПС):

ПС = внешнее обеспечение / внутренние запросы.

Согласно формуле, политический конформизм достигается не только путем наращивания внешнего обеспечения, но и путем снижения внутренних запросов современной личности. Прежние типы социально-политической репрессии были больше связаны с внешним подавлением, нынешние – с внутренним опустошением человека. Надо сказать, что теория модернизации здесь выполняет свою важную служебную роль. Если расшифровать в классическом гуманистическом ключе ее понятия и требования, то обнаружится, что она как раз и является теорией опустошения – изгнания внутреннего мира из самодовольной современности. И поскольку наш внутренний мир формировался и формируется на основе культурной памяти, система заинтересована в исчезновении культурной памяти и не стыдится признаваться в своей культурофобии. Отсюда эти бесконечные нападки на традиционный менталитет и культуру. Речь идет, как мы понимаем, не о менталитете традиционных охотников в набедренных повязках. Когда говорят о традиционном менталитете народов, обладающих великой культурной классикой, например о русском народе, то имеют в виду отнюдь не «невежество», а духовный максимализм, вскормленный культурой. Отсюда – корчевание памяти, опустошение национальных памятников культуры, дискредитация героев и пророков – максималистов духа. Как пишет Маркузе, «воспоминания о прошлом чревато опасными прозрениями, и потому утвердившееся общество, кажется, не без основания страшится подрывного содержания памяти»*.