|
Соловьев,
таким образом, выступает своего рода либералом теократии:
он желает высвободить нравственно-религиозное творчество из-под опеки
официальных инстанций и более всего опасается превращения церкви в такую
инстанцию. Другой
позиции придерживается А. В. Карташев. Он выступает защитником византийского
принципа «двуединой симфонии», объединяющей императорскую власть и церковь.
Шестая новелла императора Юстиниана (правд. 527-565) «утверждает, что
"священство и царство...", т.е. церковь и государство, проистекают из
одного источника, одинаково установлены самим Богом для блага человечества и
служат этому благу, друг другу помогая, как душа и тело, в полной
симфонии...»*. * Карташев А. В. Церковь.
История. Россия. М., 1996. С. 49-50. Ключевым
вопросом византийской теократической модели является то, как оценивать одно
грандиозное событие христианской истории: превращение христианской церкви в
Римской империи из гонимой в господствующую. Многие историки западнического
склада мысли оценивают его в духе парадоксальной диалектики: будто бы, став
господствующей, христианская церковь утратила свою аутентичность как церковь
бедных и гонимых и сама стала гонительницей, объединившись с государством и
полагаясь уже не на силу убеждения, а на силу власти. Эти
рассуждения опираются на учение одного из отцов западной церкви — Августина. В
произведении «О Граде Божьем» Августин говорит о двух градах — земном и
небесном и об их неизбывной трагической противопоставленности: царство Божие на
Земле невозможно, и диалектика земного усердия человека, посвященного
стремлению к земным благам, власти и успеху, состоит в том, что в конечном
счете оно оказывается более угодным дьяволу, чем Богу. Таким образом,
теократическая мечта об устройстве общества по Божьему закону подрывается. И
главное предостережение августиновой мысли относится как раз к государственной
власти: политическая эффективность покупается ценой грехопадения — отказа от
христианских заповедей. Логика этих предостережений ведет западную мысль к
откровениям Макиавелли*, окончательно
разведшего в стороны мораль и политическую эффективность. * Макиавеллизм образ
политического поведения, при котором ради поставленных целей считается
приемлемым и оправданным использование любых средств вплоть до самых
вероломных, коварных и жестких. Термин связан с именем итальянского
политического деятеля и мыслителя Н. Макиавелли. Восток
в значительно большей степени сохранил мечту первых христиан о сакрализации
всего земного пространства, подвергшегося духовному преображению, или христианизации.
Римская империя для этих христиан — это средство уготовления всего мира к
единому преображению. Как пишет Карташев, «империя, pax romana,
собирание народов в единую ойкумену на то и созданы, чтобы послужить Царству
Божию, чтобы с ойкуменой совпала кафолическая
церковь. Явление Римской империи стало рассматриваться как необходимая стадия того исторического движения, которое создало "полноту времени"* для явления Богочеловека»**. В этой логике получается, что
вселенская Римская империя делает необходимую предварительную работу: она
объединяет народы в единое пространство, но смысл этого объединения выше того
смысла, который имеет в виду политическая власть. За амбициями власти
скрывается определенный промысел Божий. * Из Послания апостола
Павла к галатам: «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего
(Единородного)... чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить
усыновление»(4:4-5). ** Карташев
А. В. Указ. соч. С. 48. «Восток
вообще с восторгом погрузил в купель крещения всю государственность. Ему чужда
осталась западная пессимистическая мысль Августина об империи как civitas
diaboli (граде дьявола — А.П.).
Наоборот, Восток признал в империи могучее средство Царства Божия»*. Речь идет об очень архаичном феномене
религиозного сознания, прямо восходящем к ветхозаветным пророкам. Пророки не
разводили земное и небесное в стороны; собственно, пророчество и есть не что
иное, как указание на грядущее земное воплощение высших небесных промыслов.
Промыслительная интерпретация истории Римской империи состоит в том, что
империя есть приуготовление народов «к пути коллективного, "соборного"
спасения человечества как целого. В этом заключается "теократическая
мечта" восточного христианства в подлинном смысле этого термина
(данного ему творцом его — Иосифом Флавием)... Откуда эта мечта, если хотите,
"утопия" восточной церкви об... этом civitas Dei — граде Божием
здесь, на земле? Это — наследие церкви ветхозаветной. В этом — одна из типичных
архаических черт восточного христианства. Оно более всех других исповеданий,
консервативнее хранит в себе дух первохристианства. Ему чужд модерный,
захвативший Европу со времени Ренессанса дуализм ценностей: светских и
духовных, лаических и евангельских... Восточное христианство примитивно
монистично, с точки зрения аксиологии ценностей. Для него нет двух категорий
добра... Все ценности — христоцентричны. Иных,
"лаических"**, быть не
может»***. |
Реклама: |