Эта деятельность образует разительный контраст досовре-менной управленческой деятельности, для которой характерны вера в силу духов и богов и следование обычаю и традиции. В той деятельности тоже присутствовала рациональность, но это была другая рациональность, которую Вебер именует субстанциональной. В отличие от сегодняшней, формальной рацио-

770

Глава 19. Зарубежная политико-правовая мысль в XX в.

нальности она подразумевала наличие определенных идеологических позиций и ценностей, которые безоговорочно воспринимались истинными и пригодными в объяснении окружающего мира. Новаторство современного рационализма состоит в том, что все современные истины должны пройти проверку скептической критики в духе Д. Юма и И. Канта. Так рациональность становится чем-то, что доминирует в нашей жизни, и, подчиняясь ей, мы должны постоянно подсчитывать, анализировать, сводить что-то к чему-то. Одно из «внутренних оправданий» для современного государства — вера в действительность (действенность) его правовых установлений и его функциональную компетентность, основанную на рационально создаваемых нормах.

Одной из проблемных тем государствоведения является легитимное господство (у Вебера—legitime Herrschaft), подразумевающее такую ситуацию, при которой некоторая команда с данным специфическим содержанием вполне вероятно заставит повиноваться данную группу лиц. Это может произойти в силу привычки, в силу веры в легитимность команды и в силу соображений целесообразности. Таким образом, легитимное господство подразумевает двойственное измерение: авторитет (легитимность) и власть (принуждение). Вебер усложнил эту дихотомию, выделив три разновидности (три идеальные модели власти).

Первая из них — традиционная власть-авторитет. Она основана на вере в святость многовековых традиций и легитимность статуса тех, кто осуществляет власть. Это наиболее распространенная во многих западных и восточных обществах власть в определенные исторические периоды. Другая разновидность — харизматическая власть, основанная на преданности исключительной святости, героизму или редкому характеру личности и нормативным образцам или приказам, которые от ее имени сообщаются. Это наиболее непредсказуемая и нестабильная разновидность власти. Третью разновидность образует рационально-законная власть, которая покоится на рациональных основах, в частности на вере в «законность» моделирования нормативных правил и на праве возвышающихся на основе таких правил лиц отдавать команды. Эта форма является преобладающей в современных западных обществах.

Особые заслуги Вебера отмечаются также в области социологического истолкования права. Социологическое понимание права предполагает сосредоточение внимания на модели пове-

9. Теории элит, бюрократии и технократии

771

дения участников правового общения и на оценке субъективных восприятий акторов (участников), вовлекаемых в это общение. Здесь существенно одновременно внешнее и внутреннее восприятие происходящего. Вебер отчасти следует гегелевскому пониманию того, что социальные отношения данной эпохи обеспечивают и внутренний критерий для моральных императивов, и аргументацию для того или иного «контекста» принимаемых моральных решений и что оба эти аспекта в наибольшей мере проявляются в контексте детерминированной социально-исторической ситуации.

Другая важная сторона социологического истолкования права связана с учетом некой односторонности и недостаточности одного лишь профессионального юридического истолкования правовых конструкций. Здесь преобладает чисто профессиональная логика, родственная все тому же юридическому «конструированию».

О традиции естественноправового истолкования правовых отношений Вебер высказывался таким образом, что критерий «естественности» играет важную роль в определении легитимности с точки зрения естественного права и в этом смысле сближается с критерием «разумности». Но исчезновение старого понятийного варианта истолкования естественного права разрушило всякую возможность обеспечения права метафизическим достоинством (добродетельностью) имманентных ему качеств.