Такому подходу Радбрух противопоставил неокантианскую трактовку справедливости как содержательного элемента идеи права. «Так как справедливость, — писал Радбрух, — указывает нам именно на то, чтобы обходиться так: «равное равно, неравное неравно», но ничего не говорит нам о точке зрения, по которой ее следует охарактеризовать как равное или неравное, она определяет лишь отношение, но не способ обхождения».

Такое справедливости и равенства определяет в

его подходе отличие права от «законного неправа»: «Установление, которому не присуща воля к тому, чтобы обходиться так: «равное равно, неравное неравно», может быть позитивным, может быть целесообразным, даже необходимым и поэтому также и абсолютно законно признанным, но ему должно быть отказано в имени право, так как право есть лишь то, что по меньшей мере имеет своей целью служить справедливости».

Позитивное право, расходящееся со справедливостью (т. е. с содержательным элементом «идеи права»), не является действительным правом, поэтому ему, согласно Радбруху, надо отказать в послушании. «Если законы, — подчеркивал он, — сознательно отрицают волю к справедливости, например, произвольно отказываются от гарантий прав человека, то такие законы не имеют действия, народ не обязан к послушанию им, и юристам тоже надо найти мужество отрицать их правовой характер».

Для «обновления права» и возрождения юридической науки, подчеркивал Радбрух, необходимо вернуться к идее надзакон-

2. Юридическое неокантианство

737

ного (надзаконодательного) права. «Юридическая наука, — писал он в работе «Обновления права», — должна вновь вспомнить о тысячелетней мудрости античности, христианского средневековья и эпохи Просвещения, о том, что есть более высокое право, чем закон, — естественное право, божественное право, разумное право, короче говоря, надзаконное право, согласно которому неправо остается неправом, даже если его отлить в форму закона».

Эта идея «надзаконного права» как отрицание юридического позитивизма для многих была идентична признанию естественного права и существенно содействовала расширению круга сторонников его «возрождения». Но для неокантианцев характерны те или иные версии формализации смысла и значения традиционного естественного права и выражения этого смысла в виде свойств формально-правовой конституции (в духе трансцендентальной и априорной идеи права). «Подлинная философия права, — писал испанский неокантианец Андрее Оллеро, — пребывает в вечном поиске формального правового принципа».

Наполнение этих априорных формальных конституций изменчивым содержанием «культурных ценностей» (определенным смыслом справедливости, свободы, основных прав человека, правового государства и т. д.) осуществляется постижением правового долженствования для соответствующей социально-исторической ситуации. Постигая требования этого трансцендентального правового долженствования применительно к изменяющимся историческим условиям, философия права тем самым, согласно неокантианским представлениям о соотношении идеи права и позитивного права, формулирует для юриспруденции, законодателя и правоприменительной сферы прежде всего — правосудия) разумные ориентиры и образцы для позитивно-правовых установлений и решений.

В русле идей Канта и неокантианцев (Штаммлера и др.) развивает свою философско-правовую концепцию профессор юридического факультета Франкфуртского университета Вольфганг Науке. «Философия права, — отмечал он, — хочет развить учение о правильном праве, учение о справедливости. Это сложное дело. От успеха этого дела зависит каждый в своей повседневной жизни». Различая «правильное право» и позитивное право, он под «правильным правом» имеет в виду «разумное право», «справедливое право». «Проблема правильного пра-