новные пропорции исторического развития. Ьс-ли такие пары, как Суша и Море, Лес и Степь и т. д., пытались нащупать изначальные «парадигмы пространства», то в анализе временных закономерностей истории велся поиск «парадигм времени».

Этими «парадигмами времени» применительно к общественным системам стали три модели общества — «традиционное» (или иначе «премодерн»), «современное» («модерн») и «общество постмодерна». В экономических терминах им соответствуют «предындустриальное общество» («аграрное»), «индустриальное общество» («промышленное») и «постиндустриальное общество» («информационное»).

Полностью все три типа общественного уклада прослеживаются в истории Европы и Северной Америки, в остальных же культурах мы имеем дело либо с первыми двумя типами общества, либо только с первым (в «развивающихся странах» Третьего мира или у отдельных архаических народов, обособленно ведущих хозяйство в составе более развитых государств). Но так как

с конца XX века набирает силу феномен глобализации, то элементы западного общества постмодерна неуклонно распространяются и на все остальные страны и народы, порождая повсюду «трехслойное общество», где наличествуют — пусть фрагментарно и частично — все три парадигмы. \А в самой отсталой стране есть центры компьютерных технологий и терминалы мировых финансовых систем — т. е. элементы «постмодерна» и «постиндустриальной экономики». Но верно и обратное — рост мировой миграции порождает анклавы традиционных — даже архаических — обществ в самых развитых странах, где — как в современной Франции — можно встретить среди постиндустриального пейзажа кварталы, компактно заселенные либо исламскими фундаменталистами, с минаретами, откуда регулярно призывают к молитве муэдзины, либо африканскими язычниками, чьи ритуальные барабаны не смолкают ни днем, ни ночью, заставляя «постсовременных» и высококультурных французов ежиться и вздрагивать.

4. Планетарная дуэль между атлантистскими США и Россией-Евразией

Дуализм Суши и Моря в XXI веке довольно ясно конкретизирован в двух важнейших планетарных пространствах — Северной Америке (что при добавлении Западной Европы дает нам атлантическое сообщество) и Северо-Восточной Евразии. Если Северная Евразия, на большей части территории которой была расположена Российская империя (позже СССР, а сегодня Российская Федерация — хотя и в сокращенном виде), уже у первых геополитиков признавалась бесспорным ядром цивилизации Суши и приравнивалась к мировому сухопутному полюсу (центру силы), кон-

троль над которым, по словам Макиндера, обеспечил бы мировое могущество, то полюс Моря в течение XX века сместился от Англии — «владычицы морей» — к США, которые переняли эстафету мирового господства над океанами. Впрочем, первые американские геополитики — такие как адмирал Мэхэн — уже предчувствовали такой поворот событий еще в XIX веке, когда тот же Мэхэн написал выдающийся труд по военной стратегии — «Морское могущество» («Sea Power»), в котором связывал грядущее планетарное возвышение США с развитием военно-морского флота и океанической стратегии.

Таким образом, с середины XX века геополитический дуализм, прослеживаемый геополитиками вплоть до древнейших конфликтов Афин и Спарты, Рима и Карфагена и т. д., окончательно кристаллизовался в противостоянии западного мира (США + страны Западной Европы) и СССР с его сателлитами в Европе и Азии. «Холодная война» и границы между участвующими в ней силами стала идеальной иллюстрацией к теории «великой войны континентов», где цивилизация

Моря стремится захватить пространство Евразии «кольцом анаконды», предотвратить выход соперника к «теплым морям» и через контроль над береговыми зонами (увеличивая их к центру континента) удушить его во внутренней стагнации. И противостояние двух блоков в Восточной Европе, и Куба, и, шире, освободительные движения Латинской Америки, и Вьетнамская война, и разделение двух Корей, и, наконец, противостояние советских войск в Афганистане радикальным исламистам, поддерживаемым США, — все это эпизоды позиционной геополитической войны, где идеология играла второстепенную роль, прикрывая собой те же глубинные механизмы, которые действовали и в период «Большой Игры» между Великобританией и Российской империей вплоть до 20-х годов XX столетия. У Великобритании в XIX и XX веках не было никаких принципиальных идеологических противоречий с Российской империей, но геополитическое содержание их дуэли в Европе, на Черном море (Крымская война), на Кавказе, в Центральной Азии и на Дальнем Востоке было почти идентичным то-